Не знаю, как для Крылова и Мейена, для меня они, оба, и я — были неким треугольником, и в том смысле, что иной раз могли проскальзывать и некие нотки ревности (это бывает и в мужской дружбе), и в том, что они (опять-таки именно для меня) были столь непохожи друг на друга, и в том, что в душе, в памяти формировался как бы некий совмещенный образ из них двоих, взаимодополнительных. Если в рамках школьного сочинения Мейен был бы Штольцем, то Крылов — Обломовым (при том что с этакой ленцой смог в своей области и в некоей литературной околонаучной оставить мощный след). .. .Оговорюсь, что "обломовщина" Игоря была резко ограничена его порядочностью и обязательностью. Если что обещал — сделает, и сделает по высшему литературному и научному классу. Зная это, он старался не обещать слишком часто. И все равно, видимо, превысил отведенную ему норму делания. Сердце перенапряг.
Некоторое представление о нашем "треугольнике" дают отдельные фразы из нашей переписки. Вот, к примеру, в письме от 10 ноября 1975 года:
"Про пути в незнаемые древнейшие следы жизни ничего не написал. У нас тут
было могучее международное совещание в сентябре с экскурсиями на Урал и КМА
(Курская магнитная аномалия, железорудное месторождение "родных" для
Крылова-палеонтолога докембрийских времен — А.Г.)
— вкалывали. Не как
Мейен, конечно, но тоже досталось. Опять же Мейен — это МЕЙЕН. Ну,
авось...".
Так что и под влиянием Игоря сложился у меня некий стереотип: МЕЙЕН - это огого, а все остальные рядом - это, ну как получится...
А ведь именно под натиском Мейена написал я в далеком 1972 году о революционном значении довольно рутинного тогда научного события: 9 марта того года Игорь защитил докторскую по любимым своим строматолитам. Почти немедленно появился в "Знание- сила" мой репортаж с этой защиты, ставший вскоре и главой в очередной книге.
Тогда я писал:
"Скелеты, эти древние письмена палеонтолога, еще не были «изобретены» мягкотелыми животными докембрия. Но были в эти давние эпохи существа, способные сообща строить известковые постройки, рифы, своего рода коллективные скелеты. Докембрийскими изобретателями скелетной письменности были примитивнейшие из живущих и ныне на Земле организмов — одноклеточные сине-зеленые водоросли. Впрочем, это старое название. Сейчас принято писать и говорить: цианобактерии. Их коллективные постройки называются строматолитами.
9 марта 1972 года в Москве
защищалась диссертация на звание доктора наук как раз по строматолитам.
Диссертанту И. Крылову, пришлось «отбиваться» от академически вежливых, но
настойчивых атак биологов и геологов. Дело в том, что И. Крылов,
систематизировав огромный материал по ископаемым и нынешним строматолитам,
пришел к выводу, что коллективные постройки сине-зеленых можно (условно, но
можно!) классифицировать по «родам», «видам», группам, можно наметить тенденцию
развития их форм в докембрийские времена и, выделив «опорный разрез»
докембрийских осадков, выработать хронологическую шкалу таинственного докембрия,
сделав его тем самым гораздо менее таинственным. Встретив в таких слоях столбики,
корочки, желваки строматолитов, геолог должен теперь только обратиться к
соответствующему справочнику, откуда он узнает, в каком горизонте докембрийских
толщ «водились» подобные же формы.
Смелость Крылова заключалась в том, что в качестве эталонов геологического летосчисления он выдвинул не индивидуальные скелеты, как это принято в палеонтологии, а коллективные постройки. Отвечая на вопросы сомневающихся, Крылов сумел доказать свою правоту, доказать, что закономерная смена форм строматолитов в докембрии была в действительности. В зале возник было спор, могут ли одноклеточные создания, иногда даже разных биологических видов и родов, собравшись вместе, живя в симбиозе, в целом дать нечто похожее на некий сверхорганизм..."
Прошло много лет. Не было уже моих друзей Игоря Крылова и Сережи Мейена. В мире эволюционистов громыхало имя замечательного биолога и популяризатора науки оксфордского профессора Ричарда Докинза, книгой "Эгоистичный ген" намеренно взбаламутившего омут не только смешных, хотя и лютых врагов эволюционизма и дарвинизма креационистов, но и - может быть, неожиданно для себя -неисчислимые толпы формальных дарвинистов (у нас такими были - в сталинские времена - так называемые мичуринцы, а на самом деле лысенковцы), пытавшихся внутри самого живого, то есть стремительно меняющегося с развитием цивилизации - и великого именно поэтому - учения Дарвина выгородить для себя тихий заповедный уголок наподобие этакой биологической библии.
Казалось бы, просто: у гена нет мозгов, а передаются по эстафете поколений только те из них, кто хоть на ничтожную долю процента более эффективен для выживания и наследования. Поэтому в самой биохимической основе жизни нет и не может быть ничего кроме эгоизма де факто - конечно, ненамеренного, но от этого особенно бесспорного. Нет генов эгоизма, но могут быть гены , в каких-то случаях симбиоза, социальной, семейной организации создающие островок альтруизма - если это помогает их преимущественному выживанию в поколениях, то есть тому же эгоизму но только на несколько ином уровне.
Как
приходилось отбиваться Докинзу от недобросовестных и порой просто глупых нападок
"коллег", видно, к примеру, отсюда:
"Я написал о генетических репликаторах: "они создали нас, наши тела и души" (с. 30). В надлежащим образом искаженной цитате, например в книге Роуза, Кеймина и Левонтина (Rose, Kamin, Lewontin) "Not in Our Genes" (c. 287), а до этого в научной статье Левонтина это прозвучало как "[они контролируют нас, наши тела и души" (курсив мой). Я думаю, что смысл использованного мною слова "создали" очевиден и он сильно отличается от смысла слова "контролируют". Каждый может понять, что в действительности гены не контролируют свои создания в буквальном смысле, критикуемом как "детерминизм". Мы без труда (даже безо всякого труда) бросаем им вызов всякий раз, когда используем противозачаточные средства."
В последних изданиях своей знаменитой ныне книги, сильно дополненной из-за необходимости полемики с продолжающимся недопониманием и передергиванием, появляются отсылки к следующей, тоже теперь знаменитой книге Докинза. И вот именно на этих отсылках я вдруг по-новому вспомнил о поистине великом, как я теперь понимаю, вкладе тихого и скромного и совсем неэгоистичного геолога Крылова в эволюционное учение.
"В некоторых главах этой книги мы и в самом деле изображали индивидуальный организм как некий объект, который стремится максимизировать свой успех, т. е. передать последующим поколениям все свои гены. В нашем воображении индивидуальные животные производили сложные экономические расчеты, "как бы" сопоставляя генетические преимущества различных образов действия. В других же главах представление об организме дано с "точки зрения" генов. Не рассматривая жизнь с точки зрения генов, трудно объяснить, почему тот или другой организм "заботится" об успехе размножения себя самого и своих родственников, а не о собственной долговечности.
Как разрешить этот парадокс с двумя разными взглядами на жизнь? Моя собственная попытка сделать это изложена в "Расширенном фенотипе" - книге, которая доставляет мне больше радости и которой я горжусь гораздо больше, чем всеми своими остальными успехами в науке. Эта глава представляет собой квинтэссенцию некоторых тем, рассмотренных в той книге, но, честно говоря, я бы предпочел, чтобы вы прекратили чтение на этом месте и взялись бы за "Расширенный фенотип"...... Термин фенотип используют для обозначения внешнего проявления гена - того эффекта, который данный ген оказывает на тело через процесс развития."
Ну, а расширенный фенотип, по Докинзу - это именно то, к чему пришел в свое время Игорь Крылов. Примерно так: до Крылова палеонтологи столбили слои земные теми или иными фенотипами (например, "чертовыми пальцами" белемнитов или раковинками брахиопод). А Крылов доказал, что столь же важной меткой организмов могут быть устоявшиеся, то есть уже обусловленные генами продукты их поведения - например, коллективные скелеты, у Крылова - строматолиты.
Вот как - на иных примерах - пишет об этом Ричард Докинз:
"ДДомик ручейника, строго говоря не является частью его клеточного тела, но он создаёт уют вокруг него. Если расценивать тело как носитель гена или машину для выживания, то легко воспринять каменный домик как своего рода дополнительную защитную стену; в функциональном смысле – наружную часть носителя. Только она оказалась сделанной из камешков, а не из хитина. Теперь рассмотрим паука, сидящего в центре его сети. Если расценивать паука как носителя гена, то его сеть не является частью этого носителя – вполне в том же очевидном смысле, в каком домик не является частью ручейника, ибо когда паук поворачивается, его сеть не поворачивается вместе с ним. Но ясно, что это различие чисто внешнее. Паутина – в самом реальном смысле слова, является временным функциональным расширением тела паука, огромным расширением эффективной области захвата его хищных органов...
Расширенный фенотип может простираться довольно далеко. Один из самых обширных фенотипов, который приходит мне в голову, охватывает целый пруд. Так же как сети паука или домик ручейника, плотина бобра относится к подлинным чудесам природы. Ее цель с точки зрения естественного отбора не вполне очевидна, но некая цель несомненно существует, поскольку бобры тратят уйму времени и сил на постройку своей плотины. Образующийся при этом пруд, по всей вероятности, защищает хатку бобра от хищников. Бобровый пруд служит также удобным водным путем для передвижения и для транспортировки строительного материала. Бобры используют флотацию в тех же целях, в которых канадские лесопромышленные компании используют реки, а торговцы углем в XVIII веке использовали каналы. Независимо от создаваемых им преимуществ бобровый пруд представляет собой заметную и своеобразную черту ландшафта. Это такой же фенотип, как зубы бобра или его хвост, и возник он в результате естественного отбора."
Тогда в 1972 году мы примерно так формулировали суть открытия Игоря Крылова:
"... Течения, волны, соленость диктовали первым объединениям сине-зеленых формы построек. Но сами постройки требовали — через естественный отбор — биологической перестройки коллективных членов содружества." (Из того моего репортажа в "Знание - сила")
Через много лет Докинз в своей книге рассуждает о начале эволюции "с точки зрения гена":
В какой-то момент эволюции жизни на нашей Земле эти совместимые друг с другом репликаторы, объединяющиеся в группы, начинают приобретать форму дискретных носителей-клеток, а позднее - многоклеточных тел...
Эта упаковка живого вещества в дискретные носители (собственно организмы - А.Г.)стала настолько характерной и доминирующей чертой, что к тому времени, когда на сцене появились биологи и начали задавать вопросы о жизни, их вопросы по большей части касались носителей - индивидуальных организмов. Биолог уделял главное внимание организму, тогда как репликаторы - известные теперь как гены - воспринимались как часть механизмов, используемых индивидуальными организмами. Необходимо приложить определенное усилие, чтобы вновь наставить биологию на верный путь и вспомнить, что репликаторам принадлежит первое место как по их значению, так и в историческом плане."с
Ни Игорь, ни я, ни даже Сергей Мейен не применяли тогда, 40 лет назад термина "расширенный фенотип" для того, что Игорь сделал и что мы об этом думали и писали. В те времена это было бы академическим самоубийством, мы даже и не пытались подобрать какое-то особое обозначение для этого научного свершения. И Докинз созрел для этого лишь относительно недавно, явно не зная ничего о стратиграфических изысканиях российских исследователей строматолитов, рассуждая об этом на всяких теоретических или даже воображаемых (у него есть мысленный эксперимент с некими белыми и черными домиками ручейников, не существующих в действительности) примерах. А труд Крылова о первых усилиях синезеленых водорослей (цианобактерий) по созданию первого совместного расширенного фенотипа - строматолитовых рифов - весомо, грубо, зримо, работал и работает в советской, российской геологии, стратифицируя самые древние, архейские отложения Земли.
Фото строматолита (и фон) - Александра Марчук
